— Этот ребёнок нам не нужен, — холодно бросил муж. — Хорошо, что с прошлой беременностью выкидыш был — не родился бы и мучился. У нас и куска хлеба нет, живём у тёщи, а ты всё плодишь, как будто это не жизнь, а крольчатник! Да хватит уже портить мне существование! Решай: либо я, либо твой живот!
Всё пошло наперекосяк тридцать лет назад. До сих пор не могу простить себе ту слепую «любовь». Люди, помню, предупреждали: не доверяй первому встречному… Но разве юность слушает мудрые слова? Никогда.
Я спокойно трудилась на АТС, пока в мою жизнь не ворвался этот Ромео — связист из местной воинской части. Сначала звонил по делу: что-то в линии сбоит, нужна помощь. Я объясняла всё чётко, по инструкции, он благодарил и клал трубку. Но парень был вежливый — всегда с «спасибо» и «будьте добры». Постепенно разговоры стали длиннее. О погоде, о фильмах, о жизни вообще.
А однажды он вдруг говорит в трубку:
— Свет, а давай встретимся? Выпьем кофе?
Я растерялась. Встретиться? С кем-то, кого ни разу не видела? Да он вроде и голос приятный, но… это же так неожиданно.
— Не знаю, — неуверенно пробормотала я, — как-то странно всё.
— Да брось, — рассмеялся он, — что ты теряешь? Всего-навсего чашку кофе.
Подумала: а правда, что теряю? Согласилась.
И вот стою я у кинотеатра «Мир», как на экзамене. Иду навстречу — а он идёт мне навстречу: высокий, стройный, с ослепительной улыбкой. Сердце ёкнуло — поняла, что пропала. Пошли в кафе, разговорились — и оказалось, что у нас столько общего: любим одни и те же фильмы, читаем похожие книги. Время пролетело, как один миг.
Через полгода он уезжал. Я чуть не рыдала — уже привыкла к нему. Он обещал:
— Света, я за тобой приеду. Заберу в Москву. Ты будешь жить, как королева.
Я, конечно, поверила. Кто бы не поверил? Молодая, наивная, влюблённая. И вот он приехал — как и обещал, с чемоданом и букетом роз. С родителями нашёл общий язык быстро. Мама плакала — дочь-единственная уезжает. Отец крепко пожал ему руку и сказал:
— Смотри, не обижай. А если обидишь — приеду, голову оторву.
Ромка только улыбнулся:
— Да что вы, дядя Коля! Я Свету на руках носить буду.
Я поверила. Ох, какая же я была дура…
Приехали в Москву. Первое время — всё как в сказке. Квартира у него своя, хоть и крошечная. Работу я нашла быстро, по специальности. Ромка действительно носил меня на руках. Но сказка длилась недолго.
Первый тревожный звоночек прозвенел, когда я познакомилась с его матерью — тётей Зиной. Вот уж змея подколодная! С первого взгляда меня невзлюбила. Видимо, мечтала о другой невестке — москвичке, с квартирой и машиной. А тут я — провинциалка.
— Ну что, Светочка, — говорит, сладко, как медом намазала, — осваиваешься в столице? Наверное, тяжело после вашей деревни?
Я промолчала. Что отвечать? Не хочу ссориться. А тут Ромка как раз отошёл.
— Да вроде нормально, — стараюсь быть вежливой, — привыкну.
— Привыкнешь, — фыркает она, — куда ж ты денешься. Только смотри, не обременяй Ромку. Он у меня один, карьеру строить должен. А ты нарожаешь детей, обвяжешь его, будешь деньги тянуть! Чтоб такого не было!
Я вспыхнула от обиды. Какие дети? Мы ещё даже не женаты!
— Не переживайте, тётя Зина, — еле сдерживаясь, говорю, — я сама за собой постою.
Она только скривилась. С этого дня и начался мой ад. Тётя Зина влезала во всё: звонила, приезжала без предупреждения. Готовлю — не так, одеваюсь — не модно, вообще — не пара её Ромочке. Сначала Рома защищал меня, говорил, что любит, что я хорошая. Но мать не сдавалась — день за днём капала на мозги.
— Притащил бог знает кого! — ныла она, — Рома, где ты её подобрал? Ты — москвич, образованный, а она — провинциалка!
Сначала он пытался меня защищать, просил мать не оскорблять. Но вода камень точит — он стал раздражительным, придирчивым, чаще задерживаться на работе. А потом начал приходить пьяным.
Однажды после очередной ссоры с матерью он вернулся домой избитый морально. Я попыталась поговорить, успокоить, а он вдруг взорвался:
— Отвянь! Вы обе мне надоели! Жабы! Ненавижу вас!
Я онемела. Не ожидала такого.
— Рома, за что? — дрожащим голосом спрашиваю, — что я тебе сделала?
Он лишь махнул рукой и пошёл спать. На следующий день извинился: мол, был пьян, ничего не помнит. Но слова сказаны — обида осталась. Наверное, тогда и стоило уйти… Но я — женщина, бросить любимого не могу. Ох, какая же я дура…
Так год за годом. Тётя Зина давит, Рома срывается, потом кается. А я терплю. Потому что люблю его — больше жизни. Через три года я забеременела. Обрадовалась тогда. Думала: вдруг это нас сблизит? Может, свекровь смягчится, когда узнает, что будет внук?
Ну, мечтала… Тётя Зина, узнав о беременности, устроила истерику:
— Зачем тебе это? Ты же всю его жизнь испортишь! Он молодой, карьеру строить должен! А ты с ребёнком! Я же говорила — не плодись! Крольчиха несчастная!
Рома стоял в стороне, молчал. Смотрел, как его мать орёт на меня. Я не выдержала — развернулась и ушла. Куда — не знаю. Просто шла и плакала. Так и началась моя «семейная жизнь»…
Но вернулась я к нему. Куда идти? Москва — чужой город, родных нет. Выбора не было. К моему удивлению, Рома вдруг ожил — сделал предложение, сказал, что любит больше всего на свете. Расписались. Ну, если это можно назвать свадьбой — скромное застолье в кафе. Мама приехала с братом, чтобы поддержать. Отец не смог — на работе не отпустили. А с его стороны — никто. Ни души! Свекровь заявила, что занята: у подруги поминальная дата — восьмой муж умер. И она, мол, обязательно должна быть.
Мама, конечно, расстроилась. Старалась не показать, но обида была видна. Что сделаешь? Не заставишь ведь прийти. После свадьбы переехали к его родителям — свою однушку решили сдавать. Оказалась в той самой квартире, что стала моим кошмаром. Трёхкомнатная, да. Но нам досталась самая маленькая — метров четырнадцать, не больше. Остальные — у родителей и младшей сестры Лильки.
Только я переступила порог, как тётя Зина сразу дала понять, кто здесь главный:
— Ну что, Светочка, устраивайся. Только мои вещи не трогай. И вообще — нечего тут менять. Это наш дом, и порядки здесь наши.
Я промолчала. Не ссориться же в первый день. Рома стоял, как виноватый, молчал. Комната наша — старый диван, стол, два стула, шкаф. Уюта — ноль.
Ночью мама пришла ко мне:
— Света, может, не надо? Может, поедем домой? Завтра уедем вместе…
Я разрыдалась.
— Мам, куда я? Я его люблю. Да и поздно уже — беременная.
Мама вздохнула:
— Ну смотри, дочка. Но знай: если что — я всегда рядом. Попала ты, конечно, в семью…
Так началась моя жизнь в вечной «коммуналке». Тётя Зина меня ненавидела — это было очевидно. Придиралась ко всему: готовлю — не так, стираю — не так, убираю — не так.
— Да ты вообще что умеешь? — ворчала, — только воздух занимаешь!
Рома пытался вступиться, но мать тут же его прижимала:
— Молчи, Рома! Не защищай её! Она у тебя на шее сидит!
Лилька, младшая сестра, тоже относилась свысока. С усмешкой спрашивала:
— Ну и где ты его подцепила? Как он вообще в твою глушь попал?
Я старалась не замечать. Занималась делами, ждала ребёнка, пыталась строить из этого кошмара нормальную жизнь. Но с каждым днём становилось тяжелее.
Когда я вошла в третий месяц беременности, тётя Зина впервые подняла на меня руку. Всё началось с того, что я легла отдохнуть — давление подскочило, голова закружилась. Лежу на кровати, глаза закрыла, пытаюсь прийти в себя. А она врывается в комнату и орёт:
— Что ты тут развалилась, будто на троне сидишь? У тебя, может, других дел нет? Вставай, полы мыть!
Я не выдержала:
— Почему вы так со мной? — сквозь слёзы спрашиваю, — что я вам сделала?
— А сама не понимаешь? — заорала она, — из-за тебя Ромка свою жизнь загубил! Мог бы жениться на нормальной девушке — москвичке, с квартирой, с перспективами! А ты… Ну, ишь ты, жаба пузатая!
И тут — хлоп! — по щеке. Я даже не успела опомниться — лицо горит, слёзы сами потекли. В этот момент в комнату зашёл Рома.
— Мам, ну что опять? — сказал он устало.
— Что? — завизжала она, — я правду говорю! Посмотри на неё — лежит, как барыня, животом вверх! А всё должно быть по-старинке — муж на работе, жена дома хлопочет!
Ромка покраснел.
— Мам, хватит! — повысил он голос.
— Ах, хватит?! — закричала она, — я тебе всю жизнь отдала! А ты… ты…
В этот момент я резко схватилась за живот — острая боль пронзила всё тело.
— Рома… — прошептала я, — мне плохо… Очень…
Он мгновенно бросился ко мне, подхватил на руки.
— Мама, вызывай «скорую»! — крикнул он.
А та только рукой махнула:
— Сам вызывай! Мне некогда!
Ромка вылетел из квартиры, держа меня на руках. Я чувствовала, как холодею, как будто что-то внутри рвётся…
«Скорую» всё-таки вызвали. В больнице диагноз — угроза выкидыша. Положили на сохранение. Рома приходил каждый день, смотрел виновато, просил прощения. Говорил, что любит, что мать его «в голове всё перекрутила».
Но тётя Зина не остановилась. Даже после того, как чуть не потеряла внука, продолжала приезжать в больницу и устраивать сцены прямо в палате:
— Что ты тут валяешься, как барыня? — кричала она, — работать надо, а не жиреть на чужой счёт!
Медсестры выгоняли её, но она успевала влить в меня столько яда, что после её визитов я лежала и дрожала. Рома, узнав, приходил ко мне с опухшими глазами.
— Света, прости… — шептал он, — я не знаю, как с ней быть. Я её боюсь.
И тогда я впервые по-настоящему посмотрела на него — и поняла: это не муж. Это мальчик, пойманный в сети материнской зависимости. Слабый, испуганный, неспособный защитить даже самого себя.
После выписки я вернулась в ту же квартиру. Ничего не изменилось. Тётя Зина правила, Лилька насмехалась, Рома молчал. Моя жизнь превратилась в бесконечный кошмар.
Я работала, убирала, готовила. Но готовить приходилось по ночам — днём свекровь не выпускала меня из-под контроля, крутилась на кухне, словно боялась, что я что-то испорчу. А вечером, когда вся семья собиралась за столом, мне там не было места. Я сидела в своей комнатушке одна, слушала их смех и плакала.
Рома становился всё жестче. Начал кричать на меня по пустякам, винить во всём — в своих проблемах с матерью, в неудачах на работе, в отсутствии счастья.
— Это всё ты! — орал он, — из-за тебя у меня жизнь разваливается!
А потом случилось самое страшное — я потеряла ребёнка. Догнала меня та боль, которую я носила в себе, и та ненависть, что капала сверху каждый день. Я рыдала ночами, а они, кажется, даже радовались. Ни слова сочувствия. Ни одного тёплого взгляда.
Через полгода после выкидыша я снова забеременела. Сначала сердце вновь забилось от надежды. Может, это шанс? Может, всё изменится? Но потом вспомнила крики, унижения, тесноту, зависимость Ромы от матери — и поняла: ничего не изменится. Только повторится та же пытка.
Я рассказала ему о беременности. Он молчал. Долго. Потом выдохнул:
— Ребёнок нам не нужен.
Я замерла.
— Как это? — прошептала, — это же наш…
— Наш? — перебил он, — у нас и жить-то негде! Есть нечего, денег нет. Ты что, не видишь?
— Но это жизнь… — начала я.
— Никаких «но»! — оборвал он. — Сделай аборт.
Я разрыдалась.
— Я не сделаю этого! — закричала. — Это мой ребёнок!
— Тогда я ухожу, — сказал он спокойно. — Выбирай: либо он, либо я.
Я смотрела в его глаза — и не видела в них ни любви, ни сострадания. Только холод, расчёт, равнодушие. Я металась по комнате, кричала, молила его вспомнить, кто он, что он, просила хотя бы попробовать жить отдельно, перестать быть марионеткой в руках матери. Но он стоял как камень.
В итоге я сломалась. Сдалась. Отказала своему телу. Отказала будущему. Отказала себе.
После этого между нами всё кончилось. Мы жили под одной крышей, но были чужими. Не разговаривали, не смотрели друг на друга. Просто существовали, как тени.
Физическая боль и душевная — всё слилось в один клубок отчаяния. Как я могла? Как он мог? Почему я позволила? Ответов не было. Через несколько недель я подала на развод. Рома даже не сопротивлялся — ему было всё равно. Наверное, уже искал себе новую «невесту» — москвичку, с пропиской, без прошлого.
Развод прошёл быстро. Я собрала вещи и ушла. Написала маме, попросила помочь с билетом. Она сразу ответила, заняла где-то деньги и переслала. Выплакалась ей в голос, рассказала всё. Мама сказала, что я сделала правильный шаг. И добавила: подруга её сообщила, что в одну из воинских частей на юге набирают гражданских связистов. Я не раздумывала. Собрала чемодан — и уехала.
Новый город встретил тишиной и прохладой. После московского шума и криков тёти Зины эта тишина была как лекарство. Работа — та же, что и раньше, на АТС, но люди — добрые, спокойные. Жила в общежитии, комната на двоих. Соседкой оказалась тётя Галя — повариха из столовой. Добрая, заботливая. Узнала мою историю — и сразу взяла под крыло.
— Не падай духом, дочка, — говорила она, — жизнь только начинается. Всё будет хорошо.
Я улыбалась, но внутри была пустота. Пока не появился Мирон — молодой лейтенант. Высокий, с добрыми глазами, улыбкой, от которой таяло сердце. Он сразу стал проявлять внимание — приглашал в кино, на прогулки, просто гулял рядом. Сначала я отказывалась. Боялась. Боялась снова довериться, снова разбиться.
Но он был настойчивым, но не навязчивым. Постепенно я начала верить — что жизнь может быть доброй. Что можно снова улыбаться, смеяться, мечтать.
Однажды, после кино, он проводил меня до общежития и вдруг сказал:
— Света, выйди за меня замуж.
Я опешила.
— Что?
— Выходи за меня, — повторил он, глядя прямо в глаза. — Я люблю тебя.
Я не знала, что сказать. Он был хорош. Добрый, честный, сильный. Идеальный, наверное. Но внутри был страх — страх снова потерять себя, снова потерять всё.
— Я не знаю… — прошептала. — Так быстро…
— Ничего страшного, — сказал он. — Подумай. Я подожду.
В это время у меня начинался отпуск — пора было ехать домой.
— Ответ дам после поездки, — сказала я.
Он кивнул:
— Жду.
И вот я в поезде. За окном — поля, леса, деревни. Думаю о Мироне. О его предложении. О том, что ждёт меня дома — мама, отец, старые улицы, воспоминания… в основном тяжёлые. А что ждёт впереди? Новая работа, новый город, новый человек. И — самое главное — шанс. Шанс начать всё сначала. Шанс на счастье.
Поезд медленно подъезжал к Москве. Да, путь домой лежал через столицу — город, из которого я так отчаянно мечтала сбежать всего несколько месяцев назад. Решила, что обязательно зайду к Ленке, моей давней подруге. Мы работали вместе на АТС, ещё до моей свадьбы. Для меня она всегда была как родная сестра. Я знала: она выслушает, не осудит, поддержит и, может быть, подскажет, что делать.
Приехала к Ленке — едва увидела меня, сразу бросилась обнимать, чуть не расплакалась.
— Свет, как ты? — спрашивает, крепко сжимая меня в объятиях. — Я так волновалась за тебя!
— Да вроде живая, Лен, — улыбаюсь, хоть и не очень искренне.
Заходим к ней. Уют, чистота, тепло — сразу чувствуется, что здесь хозяйка любит свой дом. Садимся за кухонный стол, пьём чай, и я, как на исповеди, выкладываю всё — всю свою боль, унижения, потери, надежды и страхи. Ленка слушает внимательно, не перебивает, только кивает.
— Ну и что теперь будешь делать? — спрашивает, когда я замолкаю.
— Не знаю, Лен, — вздыхаю. — Боюсь. А вдруг и этот Мирон окажется таким же, как Ромка?
— Да брось ты! — машет она рукой. — Не все мужчины одинаковы. Ты сама говоришь — он добрый, заботливый. Да и жизнь у тебя одна. Надо пробовать!
Просидели мы с Ленкой до поздней ночи, наговорились, поплакали. Утром я отправилась в родной город. Дома меня ждали родители и брат. Обрадовались моему приезду — мама сразу обняла, расспрашивала, как я, кормила, как будто боялась, что я исчезну.
— Дочка, ты совсем похудела, — говорила, глядя мне в глаза.
— Да всё нормально, мам, — улыбаюсь, — просто устала немного.
Рассказала им о новой работе, о Мироне. Мама слушала молча, а брат аж подскочил от радости.
— Ну, сестра, давай! — хлопает меня по плечу. — Выходи за него! Хватит тебе одной мучиться!
Я только улыбнулась в ответ. Но через несколько дней случилось то, чего я не ждала вовсе…
Ранним утром раздался звонок в дверь. Мама открыла — и на пороге стоит… Ромка. Я чуть не упала. Что он здесь делает? Как он меня нашёл?
Он стоял, весь в себе, с опущенной головой, с красными глазами. Вид у него был жалкий, как у побитой собаки.
— Света… — голос дрожит, — прости меня, пожалуйста.
Мама растерялась. Смотрит на меня, потом на него — не понимает, что происходит.
— Что тебе нужно? — спрашиваю, а сердце колотится, как бешеное.
— Я всё знаю, — говорит он, — про твою работу, про Мирона… Ленка мне рассказала.
Я едва не задохнулась от злости. Вот же предательница! Подруга, называется!
— Ну и что? — холодно спрашиваю. — Ты-то при чём?
— Я люблю тебя, Света, — и вдруг падает на колени, — я был дураком, слепым. Прости меня, я всё осознал.
Мама молчит. В глазах — только презрение.
— Я разведусь с этой женщиной, — говорит Ромка (оказывается, он женился за полгода!), — разменяю квартиру с родителями. Мы будем жить отдельно, как нормальная семья. Только вернись ко мне… Я без тебя не могу.
Он начал рыдать, как ребёнок. Рассказал, что однушку подарил Лильке, что мать насильно выдала его замуж за дочь своей подруги. Я смотрела на него и… мне стало жаль. Жаль этого сломленного человека. Но простить? Нет. Не могла. Ни за что не забуду тот аборт, унижения, боль.
— Встань, Рома, — говорю. — Всё кончено. Ничего не вернуть.
— Нет! — кричит он. — Я не уйду, пока ты меня не простишь!
Он бросился к моим ногам, стал целовать колени. Мама не выдержала:
— Встань, подлец! — закричала она, отталкивая его. — Не смей трогать мою дочь! Ты её жизнь сломал! Убирайся, пока я милицию не вызвала!
Ромка медленно поднялся. Посмотрел на меня с надеждой.
— Света, — говорит, — дай мне шанс.
Я молчу. Он поворачивается к маме, опускается перед ней на колени:
— Простите, тётя Маша… Я виноват. Я был слеп. Дайте мне возможность всё исправить…
Мама смотрит на него с холодным презрением.
— Уходи, — говорит. — Ты не достоин её.
Он встал, ещё раз посмотрел на меня — и ушёл. Я стояла и смотрела ему вслед. Внутри боролись жалость и отвращение. И в этот момент я поняла: я его простила. Но вернуться — никогда.
Вечером я позвонила Мирону.
— Мирон, — сказала, — я согласна. Я выйду за тебя замуж.
В трубке на мгновение повисла тишина. А потом — его счастливый, дрожащий от радости голос:
— Света! Я так рад! Я люблю тебя!
И в этот момент я почувствовала: всё будет хорошо. Иначе и быть не может.
Я приняла решение — выхожу за Мирона. Думала, что это мой шанс на счастье. Но судьба распорядилась иначе.
После моего звонка Ромка снова появился. Он буквально стал жить под нашими окнами — сидел на лавочке, караулил меня, как тень. Мама ругалась, брат грозился его прогнать, а я старалась не смотреть, не замечать. Но так продолжаться не могло.
Однажды, когда я возвращалась из магазина, он бросился ко мне:
— Свет, — хватает за руку, — поговори со мной, пожалуйста!
Я пыталась вырваться, но он держал крепко.
— Отпусти, Ром. Нам не о чем говорить.
— Есть! — кричит он. — Я хочу всё исправить! Я хочу быть с тобой!
— Ты опоздал, — говорю. — Я выхожу замуж за другого.
— За этого поляка? — его глаза вспыхнули злобой.
— Да. За него.
Он отпустил мою руку, отступил. И вдруг произнёс:
— Я не отпущу тебя. Никуда. Никогда.
В его глазах я увидела что-то страшное — безумие, одержимость. Я испугалась по-настоящему.
— Оставь меня, Ром, — отступаю, дрожа, — я вызову милицию!
Он молчал. Только смотрел. И тут я увидела, как он достаёт из кармана нож. Закричала и побежала. Он бросился за мной. Я бежала изо всех сил, но он нагонял. И вдруг — как чудо — появляется брат. Увидел всё, бросился на Ромку.
Началась драка. Ромка размахивал ножом, брат пытался его обезоружить. Я стояла и кричала, не зная, что делать. В конце концов брат выбил нож, повалил Ромку и начал избивать. Я бросилась к нему:
— Хватит! Ты его убьёшь!
Брат остановился, тяжело дыша.
— Он хотел убить тебя, Свет! — кричит. — Вызывай милицию, пока он не сбежал!
Приехали оперативники. Ромку увезли. После этого я поняла: оставаться дома — опасно. Кто знает, что придёт в голову бывшему? А если приедет тётя Зина? Она же на всё способна. Я собрала вещи и уехала к Мирону — прямо туда, где должен был начаться мой новый этап.
Мирон встретил меня на вокзале с букетом полевых цветов. Обнял крепко, сказал:
— Я так рад, что ты приехала.
Мы поженились через месяц. Скромно, по-домашнему, но с теплом. Только свои — друзья, тётя Галя. Первое время всё было хорошо. Мирон любил, заботился, действительно, как и обещал, носил на руках. Я работала на АТС, училась польскому, пыталась влиться в новую жизнь.
Но потом началось… Он стал пить. Сначала редко, по праздникам. Потом чаще. А когда пил — превращался. Становился злым, агрессивным. Кричал, оскорблял, мог замахнуться. Я пыталась говорить, умолять, просить — бесполезно.
— Не лезь не в своё дело! — орал он. — Отстань!
Я снова оказалась в аду. Только теперь — с другим человеком, но с теми же слезами, страхом и одиночеством.
Через несколько лет я забеременела. Мирон был счастлив — казалось, рождение ребёнка изменит его. Но чуда не случилось. После появления сына он пил ещё больше. Не помогал, не работал, только кричал, требовал, обвинял меня во всём.
Я осталась одна. С ребёнком на руках, без денег, без поддержки. Но я должна была выжить. Ради сына. Я стала работать на двух работах — днём на АТС, ночью уборщицей. Было невыносимо тяжело. Но я держалась.
Сын рос — он стал моей радостью, моим смыслом. Моей надеждой на светлое будущее. Мирон превратился в опустившегося, жалкого человека. Я развелась с ним, когда сыну исполнилось пять. Он не сопротивлялся — ему было всё равно.
Я воспитывала его одна. И, слава богу, вырастила добрым, честным, сильным. Сейчас он работает, помогает мне. Мы живём в родном городе, в своей квартире — той, что я купила годами тяжёлого труда. Я так и не смогла полюбить ту страну, где прошла моя боль. Уехала навсегда.
После смерти родителей квартиру в Москве унаследовал Ромка. Он так и не женился, живёт один, часто пьёт. Об этом мне рассказывает Ленка — мы до сих пор в контакте. Я попросила её ни при каких условиях не говорить Ромке, что я вернулась. Ленка пока держит слово.
Я не хочу его видеть. Не хочу, чтобы он снова разрушил мою жизнь. Пусть остаётся в прошлом. А я — иду вперёд. Ради сына. Ради себя. Ради того, что ещё впереди.