До деревни Аня добиралась несколько дней. Сначала она ехала на поезде, где её продуло сквозняком, и горло начало першить. Затем на маршрутке до районного центра — пришлось спрашивать у прохожих, где находится автовокзал и как добраться до нужной деревни. В маршрутке было невыносимо тесно: пассажиры сидели так близко, что невозможно было избежать лукового дыхания краснощёкой соседки. Наконец, последний этап — рейсовый автобус, который оказался настоящим испытанием. Холодный «пазик» был переполнен, и Аня два часа тряслась стоя, зажатая между гогочущими подростками и высоким мужчиной в пропахшей навозом фуфайке, который из-за своего роста ехал, слегка наклонив голову.
В деревню они прибыли уже в темноте. Аня пыталась разглядеть что-то в заледеневших окнах, но ничего не увидела. Колючий морозный воздух сначала ударил по горлу, заставив её закашляться, но вскоре она привыкла и даже удивилась: воздух был настолько чистым, что казалось, будто она пьёт родниковую воду после болотной тины.
Снег под ногами хрустел, а небо над головой было усыпано звёздами. Аня замерла, глядя вверх, пытаясь найти знакомые созвездия и поймать падающую звезду, чтобы загадать желание. Она знала, что это не звёзды падают — дедушка в детстве рассказывал ей и Вике о космосе вместо сказок, — но всё равно они с сестрой называли это «звёздами» и всегда загадывали желания.
О гибели сестры Аня узнала из письма. Оно пролежало в почтовом ящике больше недели — судя по штемпелю. Аня не ждала писем, ей не от кого было их получать. Почерк на конверте и обратный адрес были незнакомы, но адресатом значилась она. Сердце ёкнуло, когда она подумала о Вике. Пальцы похолодели и дрожали, когда она пыталась вскрыть конверт прямо на площадке. Прочитав письмо, Аню охватила тошнота, голова закружилась, и она опустилась на пол возле мусорных баков. Слёз не было — ни тогда, ни позже. Может, потому, что она до конца не верила в случившееся. Это просто ошибка, думала она. Сейчас она приедет, и окажется, что Вика жива.
— Подскажите, как пройти на улицу Советскую, пятнадцать? — спросила Аня у подростков, с которыми простояла рядом в автобусе.
Они стояли на дороге, куда их высадил водитель, и, не стесняясь, курили крепкие сигареты. Щуплый паренёк в потёртой кожаной куртке, явно не своей, махнул рукой и буркнул:
— Вон через тот переулок, потом прямо. Большой дом, с расписной оградой. Не пропустите.
Аня поблагодарила и пошла в указанном направлении. Дом нашла сразу — он выделялся среди покосившихся избушек, как настоящие хоромы.
Пока она шла, со всех сторон раздавался собачий лай, отчего Аня съёживалась от страха. Подойдя к высокому забору с глухой дверью, она замерла: вдруг за оградой тоже сидит волкодав? Постучала сначала робко, потом громче. Тут же раздался громкий лай — судя по звуку, собака была огромной.
Аня всегда боялась собак. Вика же, наоборот, готова была обниматься с любой бродяжкой, не испытывая ни капли страха.
В доме явно кто-то был: из трубы валил дым, в окнах, хоть и зашторенных, виднелся свет. Аня постучала ещё раз, и через несколько секунд хлопнула дверь. Мужской голос прикрикнул на собаку, а затем крикнул ей:
— Чего топчешься? Заходи!
Аня толкнула дверь — она оказалась незаперта. Перед ней открылся большой заснеженный двор с хозяйственными постройками. Серый пёс на привязи сначала зарычал, но, увидев Аню, начал вилять хвостом. На крыльце стоял высокий мужчина в вязаном свитере, с рыжей бородой, скрывающей выражение его лица.
— Я Аня, — её голос прозвучал тихо и неуверенно, почти пискляво. — Сестра Вики.
— Проходи, — коротко ответил мужчина. Видимо, это и был Елисей, тот самый, кто написал ей письмо.
Его имя казалось странным, будто сошедшим со страниц сказки. В голове Ани сразу всплыли строчки: «И жених сыскался ей — королевич Елисей». Но в этой ситуации было не до смеха.
Внутри дом оказался таким, каким она его представляла: просторным, с деревянными полами, массивной печкой на кухне и мебелью, явно сделанной своими руками. Всё дышало уютом, но вместе с тем в этом уюте было что-то тяжёлое, давящее.
При свете лампы Аня смогла разглядеть его лицо. Он был красив, но его красота пугала. В глазах Елисея читалось что-то тёмное, заставляющее держаться на расстоянии. По спине Ани пробежали мурашки. Раньше она не задумывалась, где остановится в деревне, предполагая, что останется в доме сестры. Но теперь эта идея больше не казалась такой привлекательной. А автобус уже уехал, следующий будет только завтра…
Елисей молчал. Аня ждала, что он хоть что-нибудь скажет, задаст вопрос, предложит чаю. Но он лишь смотрел на неё, и от этого молчания становилось не по себе. Мысль, которая закралась к ней ещё в Петербурге, снова начала настойчиво сверлить мозг: а не он ли виноват в том, что случилось с Викой?
Вдруг раздался детский плач. Аня вздрогнула, сначала не поняв, что происходит. Елисей, не говоря ни слова, вышел из кухни, оставив её одну.
«Ребёнок, — пронеслось в голове у Ани. — Неужели это её ребёнок?»
Немного постояв на месте, Аня решила последовать за ним. Она прошла через просторную гостиную с телевизором, свернула в узкий коридор и наткнулась на комнату, завешанную шуршащими шторами.
Посреди комнаты стояла кроватка. Свет от ночника был тусклым, и разглядеть ребёнка Аня не смогла. Елисей бережно качал малыша на руках, тот тихо хныкал.
Аня сделала шаг вперёд и шёпотом спросила:
— Это Викин ребёнок?
Елисей кивнул. Аня сглотнула, прикусив губу. Ей хотелось спросить, почему он не упомянул о ребёнке в письме, но, судя по всему, ответа она не получит.
Когда малыш уснул, Елисей аккуратно положил его в кроватку и жестом показал Ане идти за ним. На кухне он поставил на плиту старый закопчённый чайник и спросил:
— Есть будешь?
Аня не была уверена, что хочет пробовать еду в этом странном доме у этого странного человека. Но в животе заурчало, и она кивнула.
Елисей поставил на печь сковороду, начал помешивать какое-то месиво. Через несколько минут запахло чем-то мясным и пряным. Он нарезал хлеб на потёртой деревянной доске и разложил по тарелкам рагу с картошкой и мясом.
Они ели молча. Когда Елисей налил чай, Аня, немного согревшись и успокоившись, набралась смелости и спросила:
— Можно я останусь у тебя? Мне больше некуда идти.
Он пожал плечами.
— Сколько месяцев ребёнку? И как зовут? — не отставала Аня.
— Три. Саша. Девочка, — добавил он.
Аня вздрогнула. Конечно, Саша. Как иначе Вика могла назвать свою дочь?
Она быстро прикинула в уме. Получалось, что Вика утонула через две недели после родов. Это было странно. Зачем ей было идти к озеру одной, да ещё в такой мороз? Тем более когда дома оставался младенец, которого нужно кормить и ухаживать за ним? Аня хотела задать эти вопросы Елисею, но слова застревали в горле.
Елисей показал ей комнату рядом с кухней. Она была почти пустой, словно её забросили на полпути: стул без стола, сетчатая кровать у стены, которая явно не вписывалась в интерьер. Под одеялом было холодно. Аня никогда не ночевала в частных домах и не знала, что после того, как печь гаснет, дом быстро остывает.
Ночью её пугали звуки: то с улицы, то из дома. Несколько раз плакал ребёнок, но Елисей сразу вставал, и малышка замолкала. Пару раз он грел воду на кухне, чтобы развести смесь в бутылочке.
Аня думала о том, что должна испытывать что-то к этой крошечной девочке, дочери её сестры. Но никаких чувств, кроме удивления, она не ощущала. Аня никогда не интересовалась детьми, в отличие от Вики, которая с детства мечтала о большой семье и нянчилась со всеми малышами, которых встречала. У отца в роду часто рождались двойняшки, как и они с Викой, поэтому родители боялись заводить ещё одного ребёнка, опасаясь, что снова будет двое.
— Вот если бы точно знать, что будет мальчик, — частенько говорил отец. — А вдруг опять девчонки?
Где сейчас отец, Аня не знала. Когда она получила письмо от Елисея, пыталась его найти, но безуспешно. Сообщать маме в тюрьму о случившемся с Викой она не решилась.
Аня встала рано, так и не выспавшись как следует. Елисей, впрочем, поднялся ещё раньше: растопил печь и ушёл на улицу. Подумав, Аня сама поставила чайник и отрезала кусок пористого хлеба. Она как раз доедала его, когда в дом вошла румяная чернобровая девушка.
— Хорошо, что Елисей предупредил меня, а то бы я с перепугу упала, — весело сказала она. — Ну надо же, вылитая Вика!
Аня слышала это много раз за свою жизнь, поэтому решила не комментировать, лишь спросила:
— А ты кто?
— Родственница. Дальняя, — ответила девушка. — Меня зовут Люба. Я с Сашуткой сижу, пока Елисей на работе.
Ей было лет двадцать, не больше. Видно было, что в доме она чувствует себя как дома: ловко достала из шкафа коробку со смесью, взяла бутылочку из кастрюльки и начала разводить питание.
— Скоро проснётся, — пояснила она. — Орать будет… Не любит она со мной, привыкла к Елисею. Хорошо, что ты приехала, может, в тебе родного человека признает. Я бы на её месте вас и не отличила.
Аня глубоко вдохнула и спросила:
— А ты можешь рассказать, что случилось с Викой?
Люба собрала волосы в хвост, затянула их яркой резинкой и села за стол напротив Ани.
— Утонула. Лёд ещё тонкий был, провалилась.
— Это я знаю. Но что она делала на озере?
— Кто ж её знает. Пошла зачем-то.
Люба опустила глаза.
— И что, милиция ничего не выясняла? Почему родственников не искали? Елисей мне только сейчас сообщил.
— Вот, и ты туда же! Тоже думаешь, что это Елисей. А он не мог, я точно знаю. Смурная она была, твоя сестра. Может, сама захотела. Ну, ты поняла. А милицией не пугай, следователь всё проверил, всё чисто. Не мог Елисей этого сделать, — настаивала Люба.
— А где можно найти этого следователя?
Люба покачала головой, вздохнула и сказала:
— Да ничего нового он тебе не скажет. Это в район надо ехать, на автобусе. Ну, откуда ты вчера и приехала. Хочешь — езжай, только время потеряешь.
Аня промолчала. Люба, которая поначалу казалась ей куда более приветливой, чем Елисей, теперь тоже вызывала подозрения. Конечно, родственник, даже если виноват, будет защищать до последнего.
Вдруг заплакал ребёнок.
— Хочешь малышку покормить? — неожиданно предложила Люба.
Аня не подала виду, что испугалась — младенцев она в жизни на руках не держала, а уж тем более не кормила! Но стало любопытно, и отказываться было неудобно.
— А ты покажешь, как?
— Покажу.
Они пошли в комнату, и Люба усадила Аню в кресло, вручив ей кричащую малышку, завёрнутую в пелёнку. Пелёнка была мокрой, и Аню передёрнуло, но Люба ловко подложила клеёнку и сказала:
— Потом переоденем. Вот так её положи, на руку. А в эту давай бутылочку. Видишь, она сама её находит. Только следи, чтобы воздуха не наглоталась.
— Это как?
— Ну, следи, чтобы в соску воздух не попадал. Вот так держи.
Девочка оказалась тёплой и тяжёлой, пахнущей чем-то сладким и прелым. Она сопела, сосала молоко из бутылочки и моргала, всматриваясь в Анино лицо, словно искала на нём что-то. Люба вышла из комнаты, а Аня облокотилась на спинку кресла и прикрыла глаза, представляя, как сестра так же сидела здесь и кормила ребёнка, только не из бутылочки, а грудью. К глазам подступили слёзы — как же это несправедливо, почему именно с Викой такое случилось?
— А теперь давай переоденем. Ты умеешь? Нет, наверное. Я покажу. Вон там подгузники есть, но их только на прогулку или на ночь иногда, не напасёшься, проще постирать. Елисей выдумал, у нас никто ими не пользуется, дорого. Вот тут чистые ползунки, а тут распашонки.
Люба делала всё быстро, Аня едва успевала запоминать. Девочка всё ещё казалась ей чужой, к тому же она была совсем не похожа на них с Викой.
— Ну вот и всё. Пусть полежит, она после еды спокойная, надо только погремушки ей повесить. А мы пока телик посмотрим, я вчера пропустила серию «Нежного яда». Ты смотришь?
Аня покачала головой. Телевизора у неё не было, она давно его не смотрела — некогда было: брала много смен, чтобы и за комнату платить, и маме передачки собирать, и на учёбу откладывать. Училась она заочно, только в этом году поступила, назло Вике, чтобы доказать, что и она чего-то стоит.
Вика с легкостью поступила на бюджет, в то время как Аня не смогла пройти по конкурсу — экзамены она сдала крайне неудачно. К тому же, химия никогда не была её страстью, в отличие от Вики. Аня не имела чёткого представления о том, куда хочет поступать, поэтому просто последовала за сестрой.
— Ничего страшного, — успокаивала её Вика. — В следующем году подготовишься как следует и поступишь.
— Конечно! — отвечала Аня. — Подготовлюсь и обязательно поступлю!
Однако Аня так и не поступила. Ни на следующий год, ни через два. Всё время что-то мешало: то работа, то проблемы с мамой. Лишь после исчезновения Вики Аня решила, что больше не может продолжать работать в сфере общепита. Она поступила на заочное отделение, выбрав менеджмент. Учёба не приносила ей удовольствия, было скучно, но три сессии она сдала успешно, почти без троек. Несмотря на трудности, она справлялась, да и на работе её ценили, шли навстречу. Сейчас ей даже дали отпуск за свой счёт, попросив лишь заранее предупредить, когда она сможет выйти, так как график нельзя было подстроить под всех.
— Может, я съезжу, поговорю с участковым? — спросила Аня у Любы.
— Как? Автобус уже ушёл, следующий только завтра в восемь. Хочешь, я попрошу своего знакомого подвезти?
Ане не хотелось ехать с незнакомцем, хотя и трястись в автобусе ей тоже не улыбалось.
— Нет, спасибо, я сама как-нибудь доберусь. А ты не знаешь, где можно посмотреть вещи Вики?
— Наверное, в её комнате.
Идти в комнату Елисея без его разрешения было неудобно. Поэтому Ане пришлось остаться с Любой и смотреть сериал, в котором она ничего не понимала, пока Люба с энтузиазмом пыталась объяснить ей сюжет.
— А как они с Елисеем познакомились? — спросила Аня, когда сериал закончился, а девочка начала капризничать, и Люба взяла её на руки.
— Не знаю, он не рассказывал. Ты же заметила, что он не очень разговорчивый.
— Это да. А ты хорошо её знала? Вику? Может, она рассказывала что-то перед тем, как всё произошло.
Люба, придерживая девочку на плече, ответила:
— Они с Елисеем были похожи — оба молчуны, лишнего слова не скажут. У нас её не любили, считали гордячкой, прости. Не здоровалась ни с кем, смотрела свысока. Будто мы второго сорта. Потом вообще перестала выходить, когда живот стал расти. Я приходила помогать по хозяйству, а она даже в мою сторону не смотрела. Ты другая, это сразу видно.
В груди Ани вспыхнуло мстительное чувство, но оно быстро угасло. Может, Вика и была гордой, но теперь это уже не имело значения.
— Слушай, подержи малышку, мне что-то нехорошо.
Люба выбежала на улицу в туалет, который хозяин дома показал Ане ещё вчера. К такому она не привыкла и сходила туда всего раз, терпя до последнего.
Девочка вела себя спокойно: грызла кулачок, гулила. Аня смотрела на неё, пытаясь найти черты Вики, но малышка больше походила на Елисея, с такими же рыжими волосиками.
— Отравилась, — сообщила вернувшаяся Люба. — Всё вывернуло наизнанку. Слушай, я пойду домой, посидишь с малышкой?
— Я не умею с ними обращаться.
— Да ничего сложного! Сейчас покажу.
Когда Елисей вернулся домой ближе к вечеру, Аня чувствовала себя так, будто отработала три смены подряд.
— А где Люба? — нахмурился он.
— Ей стало плохо, ушла домой.
Елисей ничего не ответил. Он помыл руки и забрал у Ани девочку, которая последний час не переставала плакать, хотя Аня и накормила её, и поменяла мокрые ползунки.
— Газики, — коротко объяснил он. — Ты её на живот выкладывала?
— Нет. Люба не говорила.
Елисей снова промолчал. Рядом с ним Аня чувствовала себя неловко, не зная, куда девать руки и глаза. Он вёл себя так, будто её здесь нет.
— Можно я посмотрю вещи Вики?
Он кивнул в сторону комнаты. Аня зашла туда, оставив дверь открытой, чтобы он не подумал, что она будет рыться в его вещах. Постель Вики была идеально заправлена, а на тумбочке лежали её вещи, будто она только что вышла: расчёска, книга с закладкой, две резинки для волос. Аня открыла ящик, осмотрела тумбочку и полки. Ничего важного она не нашла, всё казалось чужим, незнакомым.
Если бы не фотография в книге, где Вика с большим животом стояла у дома, можно было бы подумать, что это не её сестра, а кто-то другой.
— Я хочу сходить на кладбище. И съездить к следователю, — заявила она Елисею за ужином.
Они доедали вчерашнее рагу. Аня подумала, что стоило бы приготовить что-то свежее, но чувствовала себя неловко, хозяйничая в чужом доме.
Елисей поднял на неё взгляд. От его холодных глаз по коже побежали мурашки.
«Прекрати! — рассердилась на себя Аня. — Это муж твоей сестры».
— Ты так похожа на неё, — произнёс он.
— Знаю, — резко ответила Аня. — Мы двойняшки. Не близнецы, конечно, но родились в один день.
— Я не про это. Вы говорите одинаково. «Я хочу». «Мне надо».
— Сестры — это не только про внешнее сходство. Мы вообще похожие.
Это была неправда. Вика всегда была лучше Ани. Во всём. Но теперь об этом никто не узнает. Теперь она может быть такой же, как и сестра.
— На кладбище отвезу в субботу, если не заметёт. К следователю как-нибудь сама, я туда не поеду.
— Почему?
— Потому что он считает, будто это я её убил, — спокойно ответил Елисей.
На его лице не дрогнул ни мускул, он смотрел на Аню прямо, не отводя глаз. Ей стало не по себе.
— А что на самом деле произошло? — выдавила она, морщась от того, как пискляво прозвучал её голос.
— Я не знаю. Меня не было дома. У коровы застрял телёнок, меня вызвали вечером, я ушёл. Когда вернулся, Вики уже не было. Я написал тебе об этом.
— Через два месяца, — напомнила Аня.
— Я не знал, куда писать. Она ничего про себя не рассказывала. Я вообще не знал, что у неё есть сестра.
Теперь Елисей смотрел на неё с вызовом, ожидая объяснений: почему Вика скрывала тот факт, что у неё есть сестра.
Аня покраснела до корней волос, словно Елисей знал её грязную тайну. А, может, и знал, просто издевался сейчас.
— Мы поссорились, — произнесла Аня, стараясь не отводить от него взгляда. — Она уехала и никому не сказала, куда.
Он поднялся и вышел из комнаты. Вернулся через несколько секунд и положил перед Аней на стол лист бумаги в клеточку.
Викин почерк она узнала сразу.
«Если со мной что-то случится, сообщи моей сестре Ане».
И адрес, выведенный аккуратными округлыми буквами.
— Значит, она знала, что с ней что-то может случиться? — вскинулась Аня.
Елисей стоял рядом, так что Ане пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо.
— Беременность была тяжёлой, мы все переживали. И роды тоже, её разрезали. Она потом несколько раз ездила в больницу, видимо, что-то не заживало.
— Видимо? — Аня перестала бояться этого странного мужчину, тоже встала, так близко, что чувствовала его запах. — Ты ведь её муж, она что, не говорила, зачем ездит к врачу?
— Не говорила. Вика вообще мало что мне рассказывала, — сказал он медленно, растягивая слова, словно Аня была ребёнком или не понимала русский язык.
— Хороший же из тебя муж, видимо! — бросила она и вышла из кухни, чувствуя, как кровь пульсирует в жилах, а пальцы рук дрожат.
Здесь что-то неладное, Аня это знала. Не могла Вика уехать в эту глухую сибирскую деревню, не могла влюбиться в этого мужлана и не пошла бы она ночью на озеро, поверхность которого только-только схватилась коркой льда.
«Я всё равно узнаю правду», — пообещала она то ли себе, то ли Вике.
Утром она отправилась на автобус: решила съездить в районный центр и поговорить со следователем, а ещё зайти в больницу, может, получится узнать, зачем Вика ездила туда после родов. Где искать следователя и врача Елисей сам ей рассказал, но без особой охоты.
Следователя звали Сергей Владимирович. Аня ожидала увидеть внушительного мужчину, как в фильмах, но на деле это оказался молодой парень, чуть старше её. Худой, долговязый, с улыбкой Чеширского Кота. Он сразу начал засыпать её комплиментами, будто это не ей от него информация нужна, а наоборот.
— Да я и сам хотел дело возбудить, — признался он. — Но нет состава преступления. На озеро пошла сама, провалилась сама. Мы осмотрели, других следов нет, да и на теле ничего подозрительного. Ну, разве что…
Он замолчал, пощёлкал пальцами, но всё же закончил:
— Были у неё синяки, но не факт, что свежие. Да и не в тех местах, если бы её… Ну, вы понимаете. Может, муж её поколачивал, с него станется. Не нравится он мне: сначала одна жена умерла, потом вторая…
— У него была ещё одна жена? — поразилась Аня.
— А вы не знали?
— Нет. Не знала. Я про него вообще ничего не знаю: как он с моей сестрой познакомился, как она замуж за него вышла. И он мне написал два месяца спустя. Не странно ли это?
— Странно, — согласился Сергей Владимирович.
— А что с его первой женой?
— В бане угорела. Тоже никакого состава, его и дома не было…
— Что же это его вечно дома нет, когда с женой что-то происходит? А вы знали, что Вика несколько раз к врачу ездила? Я сегодня пойду в больницу, попробую узнать, зачем. А вдруг он её чем-нибудь заразил?
— Ну, разве из-за такого убивают? — возразил Сергей.
— Не знаю. Но странно это — что она ездила, а ему не говорила.
Сергей Владимирович снова пощёлкал пальцами и сказал:
— А, может, это она его заразила, он узнал и… Да, можно версию нарисовать. Только вот вскрытие не показало никакой болезни.
— Будто вы её на все болезни проверяли!
— Н-да… Ладно, Анюта, если уж вас так это беспокоит, я запрос в больничку сделаю. Но думаю, что ничего такого мы не найдём. Что сестрица-то ваша, нормальная была?
— Что значит, нормальная? — обиделась Аня.
— Так вы вот говорите, что не знали про неё ничего. Разве это нормально?
Аня снова покраснела, как и тогда, при разговоре с Елисеем.
— Мы поссорились. Но к делу это отношения не имеет.
Они не просто поссорились: Вика сказала, что у неё больше нет сестры. И имела полное на это право.
С Сашей Вика начала встречаться на третьем курсе. Он тоже учился на фармацевта, только курсом младше. Ане он сразу понравился, как нравилось всё, что принадлежало сестре. Да и это обычное дело было: влюбляться в одних мальчиков. Только вот на этот раз всё было иначе: Вика не просто влюбилась, она собралась за него замуж, и дата была уже назначена.
То, что сестра беременна, Аня не знала и не заподозрила ничего, когда та на Новый год лимонад тянула вместо шампанского. Аня же, чтобы залить своё горе, налегала на шампанское за двоих. И Саша не отставал: они вместе напились. И как это вышло, Аня не знала, не помнила толком. Помнила только чужую спальню, кровать, заброшенную куртками и шубами, Сашины мокрые губы и скрип кровати. Помнила она и глаза сестры, когда та вошла в эту злосчастную спальню.
Ребёнка Вика потеряла. Это Аня узнала позже, от Саши. Что был ребёнок и что той ночью сестра попала в больницу по скорой. Саша, в отличие от Ани, сразу протрезвел и побежал тогда за Викой, попытался оправдаться, но она его не простила. Побежала, упала с лестницы, ну и…
Вещи Вика забрала, когда Ани не было дома. И уехала, оставив на столе записку: «Ты мне больше не сестра».
Конечно, Аня пыталась её найти. Мама спрашивала, что с Викой, почему она перестала ей писать, и первое время Аня врала, а потом уже призналась, что сестра уехала в неизвестном направлении, забрав вещи и отчислившись из вуза. Мама и без того расстроилась, так что правду Аня не стала рассказывать. Да и стыдно было, конечно. С Сашей она больше не общалась, только один раз случайно встретила, когда Вика уже уехала, и тогда он рассказал про ребёнка и скорую.
— Это я виноват, — говорил он. — Я не готов был к браку, семье. Испугался. Я знал, что если я с тобой, она не простит.
Но что бы ни говорил Саша, Аня знала — это её вина. Вика уехала из-за неё. И замуж за этого Елисея вышла из-за неё, а значит, и погибла из-за неё. Поэтому ей так важно было найти хотя бы ещё одного виноватого, чтобы хоть немного облегчить свою совесть.
В больнице Ане ничего не сказали, даже говорить отказались.
— Врачебная тайна, врач не сможет ничего рассказать о вашей сестре.
— Да какая теперь разница? — рассердилась Аня. — Она же умерла!
— Девушка, я вам ясно сказала: врачебная тайна. Не задерживайте очередь.
Аня сделала ещё одну попытку: поднялась к кабинету врача, но там была такая длинная очередь, что пробиться через неё — просто нереально.
И в этот момент из кабинета выскочила Люба. Заплаканная, бледная, по сторонам не смотрит, так что Ане самой пришлось её окликнуть.
Заметив Аню, Люба вроде испугалась.
— Ты что здесь делаешь? А девочка с кем?
— Я подружку попросила присмотреть, — шмыгнула Люба носом. — Только Елисею не говори, хорошо? Он не любит, когда чужие дома.
Хотя племянница всё ещё не вызывала никаких чувств у Ани, факт, что Люба оставила её на непонятную девчонку, тревожил.
— А почему нельзя было со мной договориться? Что за срочность вообще, ты что, заболела?
— Нет, — сверкнула глазами Люба. — Всё нормально. Пошли, меня друг на машине привёз, мы тебя подкинем.
По дороге Люба молчала. Приятель её, наподобие тех, что ехали с Аней в автобусе, тоже особо не разговаривал, только косился на Аню.
Аня вбежала в дом раньше Любы, охваченная тревогой, что с девочкой могло произойти что-то плохое. Однако та мирно спала, а на диване лежала кудрявая девушка с пухлыми губами, увлечённо читая книгу. Увидев Аню, она вздрогнула, отшатнулась и испуганно огляделась.
— Это сестра Вики, — поспешно пояснила Люба, которая вошла следом. — Правда, похожи? Просто жуть!
Люба проводила кудрявую девушку, а Аня присела рядом с кроваткой, разглядывая спящую малышку. Нет, оставлять её здесь нельзя. Елисей ненадёжен — целыми днями пропадает где-то, а Люба — ветреная, точно подцепила какую-то заразу от своего парня, вот и ревела. Разве можно доверять такой ребёнка?
«Нужно забрать девочку к себе, — вдруг осенило Аню. — Удочерить её, или как это правильно называется».
Эта мысль принесла ей облегчение. Она решила обсудить это с Елисеем вечером, но не смогла: он снова был угрюм и молчалив. На следующий день, в субботу, он повёз Аню на кладбище, как и обещал.
Аня надеялась, что там ей удастся выплакаться. Слёзы подступали, комом застревали в горле, щипали нос, но так и не вырывались наружу. Она стояла неподвижно, так долго, что перестала чувствовать ноги.
— Пойдём, замёрзнешь, — услышала она голос Елисея.
Он стоял в нескольких шагах, словно давая ей возможность побыть наедине с сестрой.
Аня кивнула, но с места не сдвинулась. Он подошёл ближе, встал рядом.
— Я не всё написал тебе в том письме, — глухо произнёс он. — Но раз уж ты думаешь, что она… Что её… В общем, это я виноват в том, что случилось.
От страха у Ани задрожали колени. Она старалась скрыть это, не дать ему понять, насколько сильно напугана, лихорадочно прокручивая в голове способы убежать. Что лучше — выбежать на дорогу и звать на помощь или, наоборот, скрыться в лесу, в кустах, зарыться в снегу? Если, например, сбить его с ног, это даст ей небольшой шанс.
— Вика вела дневник. Я не должен был его читать, знаю. Но не смог удержаться. Я надеялся понять, что произошло, думал, там будет какая-то разгадка. Она писала, что не любит меня, что ей тяжело находиться со мной рядом, что каждый раз, когда я прикасаюсь к ней, ей противно. Писала, что некуда бежать с ребёнком, а бросить его она не сможет, поэтому чувствует себя в ловушке. Упоминала какого-то Александра, которого любит и хочет быть с ним, но простить не может. Её последней записью было: «Лучше мне вообще не быть». Это было написано за две недели до рождения Саши. Так что, как ни крути, виноват я. Обещал помочь ей, а в итоге только сделал хуже.
Пока он говорил, Аня постепенно расслаблялась, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Ей медленно стало ясно, что Елисей не собирается её убивать. А ещё — что он не виноват в том, что случилось с Викой. Если кто и виноват, так это она сама, Аня.
Слёзы хлынули сами собой. Сначала понемногу, но вскоре Аня уже рыдала в истерике, не в силах остановиться. Елисей обнял её, прижал к себе, гладил по спине и успокаивал:
— Ну, успокойся, всё пройдёт, не надо…
Он почти на руках довёл Аню до саней, усадил её, продолжая утешать, и погнал лошадь домой.
Люба сразу же исчезла, даже не заметив, в каком состоянии была Аня. Хотя, если и заметила, ничего удивительного — кто возвращается с кладбища в радостном настроении?
Аня, которая ещё вчера была полна решимости забрать племянницу, вдруг сказала:
— Не надо, чтобы Люба за ней смотрела. Она молодая, ветреная, только о парнях и думает. Может, уже заразу какую-то подцепила. Давай я поживу у вас, буду за Сашей присматривать.
Сказав это, она испугалась. Елисей смотрел на неё своим привычным прямым взглядом.
— Давай, — согласился он. — Я только рад буду, у самого весь день душа не на месте.
То, что он любит дочь, Аня поняла не сразу. Он не проявлял эмоций, всегда был спокоен и деловит. Но когда Саша каким-то образом схватила фантик и засунула его в рот, начав задыхаться, Аня впервые увидела другого Елисея. Он действовал так же спокойно, будто всю жизнь вынимал посторонние предметы из дыхательных путей ребёнка, но после этого его руки долго дрожали, а лицо было бледным и напряжённым. Аня слышала, что в ту ночь он не спал, постоянно вставал и проверял кроватку. Она и сама не сомкнула глаз: боялась за Сашу, но ещё больше — за Елисея. Он уже потерял слишком много, чтобы терять кого-то ещё.
Маме пришлось написать и рассказать правду. О Вике, о маленькой Саше, о том, что Аня теперь живёт в глухой сибирской деревне. Она даже отправила фотографию Саши.
С Елисеем они жили мирно, почти не общаясь: утром он уходил на работу, Аня занималась Сашей, готовила обед, убиралась. Вечером Елисей возвращался, брал на себя заботу о девочке, а Аня читала книги из местной библиотеки, училась вязать, иногда гуляла, если не было сильного мороза. Люба перестала к ним заходить, а больше Аня никого здесь и не знала. Только следователь однажды позвонил и сообщил, что из больницы пришёл ответ: Вика ничем не болела, просто молоко у неё плохо шло, вот и приезжала.
В тот день погода была почти весенняя: солнце светило ярко, с крыш капало. Аня, как обычно, укачала Сашу, приготовила обед и смотрела в окно, наблюдая за птицами, когда услышала шаги в сенях.
Елисей вошёл в дом, прижимая к груди руку, обмотанную тряпкой. Одежда была в бурых пятнах, лицо местами в крови.
Аня ахнула.
— Что случилось?
— Ничего страшного, — сквозь зубы процедил он, продолжая сжимать руку. — Топор сорвался. Палец едва держится. Сейчас машина за мной приедет, поедем в больницу, пришьют. Дай бинт, я хоть как-то перевяжу.
Вика когда-то ходила на курсы первой помощи, мечтая стать врачом, а не фармацевтом. Она была смелой и решительной, а Аня от одного вида крови падала в обморок. Но сейчас она вдруг стала холодной и собранной: быстро нашла аптечку, наложила тугую повязку, не испугавшись вида раны, вытерла его лицо влажным полотенцем, словно чувствуя его боль как свою. Рука сама потянулась к его щеке — лёгкое, едва заметное прикосновение, удивляясь, какая мягкая у него борода и как приятно стоять так близко, вдыхая его знакомый запах.
Кто из них сделал первый шаг, Аня не смогла бы сказать. Может, она, может, Елисей, или это был единый порыв — неизбежный, давно назревавший. Его губы оказались мягкими и тёплыми, а голова у Ани кружилась, словно это был её первый поцелуй.
Резкий гудок машины заставил их отпрянуть друг от друга. Ничего не сказав, Елисей вышел, а Аня долго стояла на месте, прикасаясь пальцами к губам.
Первой её мыслью было: «Я должна уехать! У меня нет права ни на эти губы, ни на эти глаза, ни на этот дом — всё это Викино. Я снова всё у неё украла, теперь не только мужчину, но и ребёнка». Аня даже начала собирать вещи, придумывая, что напишет Елисею, как объяснит, что она во всём виновата и не заслуживает счастья. Но тут заплакала Саша, и Аня бросилась к ней, взяла на руки, прижала к себе тёплое сонное тельце. Разве она сможет теперь без них? Без тихого, спокойного Елисея, без этой крошечной девочки, которая уже улыбается ей и крепко хватает за палец? Что бы сказала Вика, узнав, что Аня бросила её дочь, оставила на чужих людей, а сама уехала? Нет, она должна остаться. Даже если это будет медленно убивать её.
И она осталась. Разобрала сумки, села вязать, положив Сашу рядом.
Елисей вернулся затемно. Дверь хлопнула, он впервые за всё это время окликнул Аню, словно боялся, что её уже нет. Она вышла, держа на руках Сашу, и спросила, не решаясь посмотреть ему в глаза.
— Ну как, пришили?
— Пришили. Работать будет.
— Вот и хорошо.
Они оба молчали, оба смотрели на девочку. Так было проще и безопаснее. Хотя бы на время.