Катя приехала в столицу с одним чемоданом в руках и огромной мечтой в сердце. Позади остался провинциальный городок, где каждый день был похож на предыдущий, где все знали друг друга с детства, а будущее казалось замкнутым кругом. Но она не собиралась мириться с такой жизнью. Её цель была ясной — стать юристом. Не ради престижа или модного диплома, а потому что ей хотелось справедливости. Хотелось вырваться из нищеты, в которой они с мамой застряли надолго, но откуда ещё можно было выбраться, если не через учебу?
Она всё рассчитала: долгие ночи с учебниками, утренние пробежки как способ закалить волю, железная дисциплина. Катя была из тех, кто не сдаётся. Или хотя бы старалась таковой казаться.
Но жизнь распорядилась иначе. Баллов для поступления не хватило. Совсем чуть-чуть.
— Всё нормально, — говорила она себе перед зеркалом, возвращаясь с последнего экзамена. — Сдам в следующем году лучше. Главное — не опускать руки.
Платное обучение? Это суммы, недоступные для девушки, чья мама еле сводила концы с концами, работая санитаркой и подрабатывая вечером в пекарне. Катя помнила, как мать снимает резиновые перчатки после смены, тихо вздыхает и говорит:
— Только бы ты поступила… Тогда вся моя жизнь будет не зря.
Катя не позволила себе сломаться. Она не плакала. Слишком рано стала взрослой. Слишком упрямая, чтобы просить помощи. Слишком гордая, чтобы навязываться. Она знала, что мама согласится на всё — продаст вещи, возьмёт кредит, устроится ещё куда-нибудь. Но Катя не могла этого допустить. У неё не было права.
Вместо университета — работа в скромном кафе рядом с метро. Маленькое заведение с облупившейся вывеской и простым меню. Официантка — не мечта, конечно, но близко к съёмной комнате, которую она снимала в полутёмном доме с шумными соседями.
Жизнь стала цикличной: подъём — смена — домой — сон. Даже мечтать уже не оставалось сил. Лишь иногда по ночам она лежала в темноте, глядя в потолок, и шептала:
— Я справлюсь. Обязательно поступлю. Непременно.
И вот наступил тот самый вечер. На первый взгляд — обычный. Катя стояла у барной стойки, обслуживая остаток клиентов. За одним из столов двое мужчин, явно набравшихся. Они заказали пиво, потом ещё, потом снова. Сначала были тихими, потом — всё громче и увереннее.
— Эй, красотка, поди сюда! — раздался один голос. — Чего ты там стоишь, как деревянная?
Катя попыталась уйти, но один из них встал и загородил проход.
— Ну чего такая строгая? Здесь же не суд, а? — он рассмеялся, довольный своей шуткой.
— Мне нужно на кухню, — твёрдо ответила она.
— А давай сядешь с нами? Посидим, поболтаем. Жалко, что ли?
Он схватил её за руку. Не больно, но слишком фамильярно. Внутри что-то оборвалось. Она выдернула руку, сделала шаг назад. В глазах мелькнул страх.
— Пожалуйста… не надо, — прошептала она.
— Да ладно тебе, не маленькая уже, — мужчина сделал ещё шаг вперёд.
— Эй, друзья, — раздался спокойный, но жёсткий голос сзади. — Может, пора расходиться?
Катя обернулась. У входа стоял высокий мужчина в кожаной куртке, с короткой стрижкой и таким взглядом, который сразу заставлял задуматься. Он не повышал голоса, но в его интонации не было места спорам. Мужчины переглянулись, немного поколебались и направились к выходу.
Когда дверь захлопнулась, Катя выдохнула.
— Спасибо вам… — сказала она, чувствуя, как дрожит голос.
— Да ладно, — усмехнулся он. — Таких вообще пускать нельзя.
Он подошёл ближе, но не слишком. Просто чтобы быть рядом, но не пугать.
— Давайте я вас провожу. После такого одной не стоит.
Катя немного помедлила, но кивнула. Они вышли вместе. Воздух был напоён летом — запахом пыли, листвы, горячего асфальта. Он шёл рядом, не задавая лишних вопросов.
— Меня Олег зовут, — представился он первым.
— Катя, — ответила она.
— Давно здесь работаешь?
— Почти полгода.
— Нелегко, наверное?
Она кивнула.
— Приехала поступать на юрфак. Не получилось.
Он понял. Не стал расспрашивать. Просто перевёл разговор.
— Я местный. Служил, потом вернулся. Отец недавно умер. Мама ушла, когда мне было десять. Сейчас работаю автомехаником на СТО у моста. Знаешь?
— Видела вывеску, — улыбнулась она.
И в этот момент между ними что-то изменилось. Будто воздух стал мягче. Они оба улыбнулись — без пафоса, просто потому, что стало легко. Просто и тепло.
— У тебя хороший голос, — сказал он.
— А у тебя… надёжные глаза, — ответила Катя.
— Надёжные?
— Да. В таких можно укрыться.
Он рассмеялся, немного смущённо.
— Это ты меня сейчас комплиментом добила. Не ожидал.
До её подъезда они дошли быстро. Катя остановилась и посмотрела на него.
— Спасибо, что проводил. И за то, что вмешался тогда.
— Да не за что. Но если хочешь — могу зайти как-нибудь ещё. Просто проверить, что у тебя всё в порядке.
Она кивнула.
— Я буду рада.
На следующий день он действительно пришёл. С яблоками. Без цветов, без пафоса. Просто яблоки. «Полезнее будет», — сказал он.
Потом были новые визиты. Через неделю Катя уже знала: с ним ей спокойно. Через две — она взяла свои вещи и переехала к нему.
Это было импульсивно. Почти. Но в нём было что-то такое, что рождало доверие. Он не был многословным, но делал всё. Катя чувствовала это интуитивно — он не из тех, кто бросает и обманывает.
Совместная жизнь оказалась удивительно лёгкой. Олег был заботливым, практичным, всегда находил время. Утро начиналось с завтрака, вечер — с чашкой чая. Он умел чинить даже сломанный фен, и Катя впервые почувствовала, что не одна.
«С ним я могу всего добиться», — думала она, наблюдая, как он аккуратно режет хлеб.
Они начали откладывать деньги. Небольшие суммы, но регулярные. Однажды Катя снова заговорила о поступлении. Олег кивнул:
— Всё будет. По порядку. Сначала свадьба.
Свадьба… Они мечтали о ней, как о далёком, но реальном свете. Скромное платье, два кольца, торт — чтобы было тепло, светло, по-настоящему. Чтобы потом, через годы, вспоминать с улыбкой.
Но однажды всё изменилось. Повестка пришла внезапно. Олег открыл почтовый ящик — и замер. Белый конверт, имя, дата. В глазах мелькнула тень.
Катя только что вышла из душа, держала в руках полотенце. Увидела его лицо — и поняла: случилось что-то страшное.
— Что это? — спросила она.
Он протянул бумагу. Молча.
Катя прочла. И похолодела внутри. Как будто кто-то выключил свет в груди.
Олег обнял её, прижал к себе.
— Не волнуйся, Катёнок… Вернусь быстро. Мы сыграем нашу свадьбу. Всё, как хотели.
— Вернись живым… пожалуйста… — прошептала она, с трудом сдерживая рыдания.
Он попытался улыбнуться. Но в его глазах читалась тревога — та самая, которую невозможно скрыть. Та, которая сидит глубоко в душе и всё равно даёт о себе знать.
Через три дня он уехал. На автовокзале он крепко обнял её, поцеловал в висок и сказал…
— Ты обещала ждать.
— Я буду ждать, — ответила она без колебаний.
Он кивнул, ещё раз посмотрел на неё долгим взглядом, будто хотел запомнить каждую черточку, каждый вздох, и сел в автобус. Машина тронулась. Он уехал.
С этого момента для Кати началось время ожидания. Каждый день был одинаковым — как будто кто-то нажал кнопку повтора. Каждый звонок становился событием, заставляющим сердце биться быстрее. Она жила телефоном: просыпалась — проверяла связь, ложилась — держала его в руке, словно он мог её защитить.
А потом начались странные ощущения: тошнота по утрам, головокружения, внезапная слабость. Сначала она списывала всё на нервы, потом — на усталость. Записалась к врачу. Анализы показали норму, но врач задумчиво произнесла:
— Может, стоит сходить к гинекологу? Просто чтобы исключить возможное.
Катя согласилась без особого интереса — просто формальность. УЗИ, холодный гель на животе, белые стены кабинета.
— Поздравляю, — сказала врач, свернув аппаратуру. — Пять-шесть недель беременности.
Катя замерла.
— Что? Но я же принимала таблетки…
— Всё может быть, — пожала плечами женщина. — Стресс, режим, питание… Многое влияет.
Катя вышла из кабинета, опираясь на стену. Мир вокруг казался другим — будто кто-то переставил мебель в комнате, где ты живёшь всю жизнь. Она положила ладонь на живот и почувствовала, как внутри теплеет. Жизнь. Маленькая, хрупкая, но настоящая.
«Я справлюсь, — подумала она. — Для тебя, малыш. Для нас».
Она решила ничего не говорить до его возвращения. Подождёт. Либо сама скажет, либо напишет — когда будет подходящий момент.
Но сердце сжималось от тревоги. Где он сейчас? Почему молчит?
Катя ждала. Молилась. Жила и верила.
Она сидела на краю кровати, прижав телефон к груди, как талисман. Уже семь дней — ни звонка, ни сообщения. «Абонент вне зоны доступа» — эти слова стали ей невыносимой болью. Первые сутки она находила себе оправдания: учения, плохая связь, операция. Через двое — начала волноваться. На третьи — паниковала. А теперь, на седьмые, в груди было ощущение, будто между рёбер вложили раскалённый металл.
Она почти не ела. Чай, иногда бутерброд. Смотрела в одну точку, не видя ничего вокруг.
И вот — звонок. Резкий, неожиданный. Катя вздрогнула, выронила телефон, схватила его обратно. Сердце билось где-то в горле, пальцы дрожали, экран расплывался от слёз.
На экране: Олег.
— Алло?! — почти закричала она, давясь рыданиями.
— Катенька… моя хорошая, ты меня слышишь? Прости… Всё хорошо. Я жив. Как ты?
Его голос — родной, тёплый, немного уставший — пронзил её до глубины души. Она опустилась на пол, оставшись босиком на холодном линолеуме.
— Олег… я думала… я уже… — слова застревали в горле. Не могла продолжить.
— Я знаю, знаю… Прости, родная. Не было связи. Всё контролирую. Жив. — он сделал паузу. — А ты как, Катюша? Обещала беречь себя.
Она собралась с силами. Это был момент. Нужно сказать.
— У нас будет ребёнок, — прошептала она, и в груди что-то перевернулось. Не страх. Не сомнение. Осознанность — она больше не одна. И никогда уже не будет.
Молчание. Долгие секунды. А затем — смех. Лёгкий, радостный, немного невероятный.
— Ты даже не представляешь, как ты меня осчастливила! Катя… любимая… Это лучшее, что я услышал за последние месяцы. Правда!
— Ты рад? — еле слышно спросила она.
— Конечно! Не сомневайся. Ребёнок… наш. Неважно, кто родится — сын или дочка. Главное — ты. Береги себя. Я обязательно вернусь. Мы станем семьёй. Всё будет.
Катя зажмурилась. Слёзы текли по щекам.
— Мне не нужны свадьба, платье, кольца… Просто вернись живым. Это всё, что мне нужно.
— Вернусь, Катя. Обещаю. Береги себя. И нашего малыша тоже.
Так прошло полгода. Они разговаривали примерно раз в неделю, мечтали, строили планы. Но однажды связь оборвалась. Сначала Катя ждала вечерами. Потом — ночами. Засыпала с телефоном в руках. До тех пор, пока не поняла — надо узнать правду.
Она пошла в военкомат.
Пахло старыми бумагами, пылью и временем, которое здесь застыло. За стойкой девушка молча указала глазами на коридор — будто знала, зачем пришли. Там, в кабинете, решаются судьбы.
Комиссар оказался пожилым мужчиной с лицом, изборождённым годами и переживаниями. Он посмотрел на Катю и сразу понял: она пришла за тем, что лучше бы не знать.
— Пока официально ничего нет, — начал он осторожно, перелистывая документы. — Но есть данные, что ваш Олег, возможно, находится в πлену.
Голова закружилась. Мир качнулся. Катя еле удержалась на стуле.
— Что вы имеете в виду? В πлену?
— Информация предварительная… мы не можем утверждать точно. Но есть основания полагать.
Он замолчал, а потом, заметив её живот, добавил мягко:
— Вы в положении?
— Да, — кивнула она.
— Тогда особенно важно сохранять спокойствие. Вам нельзя волноваться.
— Почему никто не сказал?! Я ждала… надеялась… — голос дрожал, срывался.
— Мы не имеем права, пока не получим подтверждение. Его матери уже сообщили.
— Его матери?.. — Катя вскинулась.
— Она была здесь. Недавно. Решила проявить участие.
Катя медленно встала. Сердце сжалось. Её бросило в жар, потом в холод.
— Ясно, — тихо сказала она. — Спасибо.
Домой она шла как в тумане. Ветер бил в лицо, шапка сползла, руки дрожали. В голове эхом стучали слова: «возможно в πлену», «решила проявить участие», «уже сообщили матери»…
У подъезда её ждала женщина. Высокая, аккуратно одетая, с дорогой сумкой и уверенностью в каждом движении.
— Вы Катя?
— Да. А вы?
— Я — Татьяна Степановна. Мать Олега.
Катя замерла. Теперь она понимала, кто перед ней. Та, которую он много лет не считал матерью. Та, которая исчезла из его жизни, когда ему было всего десять. Та, что вдруг вспомнила о сыне только сейчас.
— Что вам нужно?
— Всё просто, — сдержанно ответила женщина. — Эта квартира принадлежала моей матери. По завещанию она должна была достаться Олегу, но оформление не успело пройти — бабушка умерла неделю назад. По закону теперь это моё имущество. Ты должна освободить помещение. Срочно.
Катя побледнела.
— А как бы отреагировал Олег? — спросила она, не опуская глаз.
— Это уже не его дело, — холодно ответила женщина. — Он не вернётся. А ты для меня никто. Ни жена, ни мать его ребёнка. Что касается малыша… — она бросила взгляд на живот Кати, — это не аргумент.
— Вы не имеете права так говорить! — голос Кати дрожал. — Вы даже не мать ему!
— Завтра освобождай квартиру, — Татьяна Степановна сделала паузу. — Или придётся помочь по-другому. У меня есть связи. Не надейся, что живот тебя защитит.
Катя отвернулась, но ночь принесла ей тяжёлый сон: за стеклом стоял Олег, стучал в него кулаками, звал её. А рядом смеялась эта женщина, держа в руках связку ключей.
Утром раздался громкий стук в дверь. Она снова здесь. Без предупреждения вошла, оттолкнув дверь плечом.
— Собирайся. Всё. Ты больше не живёшь здесь. Ты уже бездомная.
Катя не стала спорить, не закричала, не умоляла. Просто начала собирать вещи. Молча.
Единственным вариантом стало жильё у подруги Оли.
— Можешь пожить у меня пару недель, — сразу сказала та, услышав голос Кати в трубке.
— Спасибо. Потом переберусь к маме.
Вечером Катя стояла у окна. За спиной — чужая комната, перед глазами — пустой двор, где совсем недавно она мечтала гулять с коляской.
— Олег… — прошептала она, прижав ладонь к животу. — Я жду. Слышишь?
И даже в этой тишине ей казалось — он слышит её.
Дом у Оли был тихим. Катя сидела на краешке дивана, прислушиваясь к шуршанию обоев, скрипу половиц, запахам кофе и свежего белья. Подруга принесла две чашки горячего чая.
— Пей. Нужно прийти в себя, — мягко сказала она, садясь рядом. — И не смотри так. Ты не обуза. Просто скажи — что дальше?
Катя сжала ладони. Она устала отвечать на этот вопрос. Устала думать о будущем, которого не видела.
— Поеду к маме. Там тише. Она ждёт. Есть маленькая комнатка… и покой. Здесь всё напоминает об Олеге. А я не знаю, где он. Жив ли. И сколько ещё можно ждать.
Оля кивнула:
— Значит, поедешь. Это правильно.
Поезд медленно тронулся. За окном — серые дома, мерцающие огни станций. Катя устроилась у окна, ноги накрыты пледом. Сердце билось в груди. На коленях лежал телефон — как талисман, как связь с тем, кого нет рядом. Она проверяла его каждые несколько минут.
— Мама знает, что ты в пути? — спросила попутчица — пожилая женщина с добрым лицом.
— Да. Она ждёт. Обещала испечь пирог и приготовить ванну.
Внутри что-то сжалось от странного предчувствия. И не зря.
На пересадочной станции Катя вышла размять ноги. Вдохнула морозный воздух, посмотрела на светящиеся витрины. Вспомнила детство, когда с мамой покупали сдобные булочки с маком. Очередь была короткой. Она встала в хвост, одной рукой придерживая живот.
И в одно мгновение всё изменилось. Резкий рывок — сумка исчезает из-под мышки. Человек в толпе — и след простыл. Катя закричала:
— Грабеж! Верните сумку!
Люди оглянулись. Кто-то бросился вслед, но напрасно. Катя осталась стоять, дрожа. В сумке были документы, деньги, билет на поезд.
— Господи… — прошептала она, обхватив голову руками.
Позже, в дежурной части, она дрожащими руками заполняла заявление. Полицейский ворчал:
— Часто такое. Особенно с такими, как вы — беременные и беспечные.
Она молчала. Поезд ушёл. Следующий — через день. Денег нет. Документов тоже.
А потом боль резанула в живот. Сначала тянущая. Потом острая. Первая схватка. Вторая.
— Помогите… — Катя схватилась за край стола. — Мне кажется, начались роды.
Полицейские вызвали скорую. В приёмном отделении роддома её встретила врач с уставшим лицом и холодными глазами.
— Документы есть?
— Украли. Только что. Я беременна…
— Без карты? Без регистрации? — женщина нахмурилась. — У нас тут не вокзал. Хотите рожать — идите на улицу или в свой район.
Она вытолкнула Катю из кабинета. Дверь закрылась.
Катя осталась одна. Присела на полу, поджав колени. Боль нарастала. Каждая схватка отнимала силы. Было страшно. Было больно. И унизительно.
Телефон завибрировал. С трудом вытащила его из кармана. Номер неизвестный.
— Алло?
— Катюша… Это я…
Голос. Его голос. Живой. Реальный.
— Олег?! — задохнулась она, и слёзы потекли по щекам. — Ты жив…
— Я жив. Нас освободили. Я еду домой. Где ты? Что случилось?
— Олег… Твоя мать выгнала меня… Я собралась к маме… Но на вокзале украли сумку… Роды начались… Меня выгнали из роддома…
— Что?! — взревел он. — КТО ВЫГНАЛ?! Где ты сейчас, Катя?!
Она с трудом выговорила адрес. Слова путались. Боль становилась невыносимой. Вокзал. Вор. Роддом. Холод.
— Приезжай, пожалуйста…
Она потеряла сознание.
Олег вскочил, как ужаленный. Бросился к офицеру:
— Катя рожает. Её выгнали. Она одна. Помогите мне, ради бога!
Офицер молча сжал зубы.
Но позади подошёл генерал. Он слышал всё.
— Сейчас решим, — сказал он спокойно, положив руку на плечо Олега. — Теперь она — наша забота.
Он достал телефон. Голос был ровным, но в нём звенела власть:
— Это генерал Орлов. Соедините с министром здравоохранения.
Министр ответил после второго гудка. Генерал коротко сообщил имя, город, ситуацию.
— Лично возьму под контроль, — сказал министр.
Цепочка сработала быстро. Министерство — областное управление — главврач роддома.
Главврач, мужчина лет шестидесяти, сидел дома в тапочках, читал газету. Получив звонок, он побледнел. Но понял всё сразу.
— Еду.
Через пятнадцать минут он уже входил в роддом. Увидел Катю — съёжившуюся, бледную, сжавшуюся в клубок.
— Девочка… — он аккуратно поднял её на руки. — Держись. Мы тебе поможем.
Он понёс её внутрь, игнорируя протесты охраны и недовольные лица сотрудников. В приёмном он потребовал дежурную акушерку. Когда вышла женщина в халате, он рявкнул:
— Это человек, а не мешок! Что ты себе позволяешь?! Молись, чтобы мать и ребёнок выжили!
Акушерка отшатнулась, побледнев. Хотела что-то сказать, но главврач уже ушёл — ему было не до оправданий.
Катю срочно увезли в операционную. Вокруг царила суета — врачи бегали, шептались, отдавали короткие команды. Она почти ничего не слышала. Только глухой стук собственного сердца. Боль терзала тело, а страх скручивал разум. Главное, чего она боялась — так это не узнать, жив ли её сын… или вообще не увидеть его.
Реанимация. Белые стены. Капельница. Молчание. Темнота.
…
Когда Катя открыла глаза, мир был расплывчатым. Сначала — только пятна света и теней. Потом появилось лицо женщины в медицинской маске.
— Где… ребёнок? — еле слышно прошептала она.
— Тише, потом всё расскажут, — мягко ответила медсестра.
Позже пришёл врач. Его голос звучал спокойно, но каждый звук резонировал в груди:
— У вас мальчик. Родился ослабленным, но живой. Сейчас в кювезе. Дышит самостоятельно. Прогноз благоприятный.
— Он… жив? — Катя заплакала. — Я ничего не помню…
— Главное, что он здесь. А ты — настоящая героиня.
Она снова провалилась во тьму.
…
Телефон завибрировал. Сквозь боль и усталость Катя открыла глаза. На экране высветилось: «Олег».
— Олег… — выдохнула она, и слёзы снова потекли.
— У нас сын, Катя! Ты понимаешь? Он жив! Мы справились! Всё будет хорошо!
— Я ничего не видела… Не успела…
— Это неважно. Ты — мама. И ты герой. Я хочу тебя спросить… — его голос дрожал. — Выходишь за меня?
Катя засмеялась сквозь слёзы:
— Конечно! Хоть сейчас!
— Я буду через месяц. Обещаю.
Она медленно села, осторожно встала с кровати, подошла к окну и распахнула его. Холодный воздух наполнил комнату. На снегу, прямо под её окном, стояла женщина в халате. Дрожа от мороза, она аккуратно выкладывала из алых роз огромные слова:
«СПАСИБО ЗА СЫНА»
Это была та самая акушерка. Та, которая хотела выгнать её, не помогла, когда было больнее всего. Теперь же она стояла здесь — одна, без свидетелей, без камер — и просила прощения не словами, а делом.
Прохожие останавливались, кто-то снимал на телефон, другие просто смотрели молча. Но все чувствовали: это важно.
Катя прижала ладонь к стеклу.
…
Утром того же дня акушерку вызвали к главврачу.
— Ты покупаешь розы. За свой счёт. Приносишь их к палате. Выкладываешь там слова. Чтобы она увидела.
— Может, я просто принесу букет? — робко попробовала возразить она.
— Ты ещё и условия ставишь?! Мне ночью звонили из Москвы! Это ты накосячила или кто?! Я бы давно уволил, да сестра мне, прости Господи.
Она молча кивнула. Пошла в цветочный магазин. Купила самые красные розы. Никогда раньше не покупала так много. Выйдя на улицу, начала складывать буквы на снегу. Мороз щекотал кожу, руки дрожали. Перед глазами стояло лицо той девушки — сжавшейся от боли, одинокой, беременной, отвергнутой.
Это было не просто извинение. Это был стыд. Жгучий, настоящий.
…
Через месяц Олег вернулся. Катя ждала его с маленьким Егоркой на руках. Они переехали к её маме — Валентине Петровне — в дом за городом, в тихом провинциальном посёлке. Там было спокойно. Природа, покой, немного людей. Дом был старый, но тёплый. Простой, но свой.
Свадьбы не было. Ни белого платья, ни торжества. Только они трое — муж, жена и сын. Егор спал в колыбели, а родители смотрели на него, держась за руки.
Олег устроился в местный автосервис. Катя помогала маме, иногда листала учебники по юриспруденции, мечтая об обучении на заочном. Но сейчас ей не нужно было больше ничего. Только быть рядом с сыном.
И этого было достаточно.
Ведь теперь у них было всё. Самое важное — любовь, семья, выстоявшая сквозь испытания. Они прошли через ад. И вышли из него вместе.
Теперь они были дома.